ВВЕДЕНИЕ —

Полувековое отставание

Только сейчас, с огромным запозданием начинается строительство по проектам пионеров современной архитектуры, над которыми в свое время столько издевались. Большинство построек предполагают завершить лишь к 1975 году.

Сможем ли мы к тому времени говорить об архитектуре, полностью отвечающей запросам людей последней четверти XX и начала XXI века? Рабочие поселки, возводимые в наши дни по образцу, предложенному Тони Гарнье еще в начале века, дома-башни, копии тех, которые еще в 1922 году пропагандировал Огюст Перре, жилые комплексы, являющиеся всего лишь бледным отражением «Лучезарного города» Ле Корбюзье, многие считают последним словом современной архитектуры, хотя проектам этим далеко за сорок. В 1975 году эта «передовая» архитектура достигнет старческого возраста, а самые молодые ее образцы будут «праздновать» полувековой юбилей. Современная архитектура с опозданием на полвека осваивает кубизм и живописные приемы Мондриана, увлекается прямоугольными формами, создает дома-коробки. Афинская хартия , манифест, разработанный группой прозорливцев еще в 1938 году, стала символом веры архитекторов наших дней.

О современной архитектуре говорят очень много. Однако современная архитектура вовсе не то, что мы обычно под этим имеем в виду. Крупные жилые комплексы Парижского округа, жилые дома с дешевыми квартирами, сооружаемые во всех пригородах, можно только по недоразумению считать современными. Было бы ошибкой усматривать в них будущее архитектуры. Можно ли вообще в подобных случаях говорить об архитектуре в истинном смысле этого слова? Выстроенные здания — «казармы» — лишь вынужденное средство для срочного расселения людей, которых наши непредусмотрительные муниципальные власти своевременно не обеспечили кровом; они также не построили удобных дорог достаточной ширины, рассчитанных на возросшее число автомашин.

Несомненно, по сравнению с трущобами и «меблированными комнатами» новые крупные жилые комплексы являются прогрессом; однако они не показательны для современного градостроительства и архитектуры и уж, во всяком случае, к ним неприменимо понятие о градостроительстве и архитектуре как о синтезе науки и искусства. В лучшем случае они могут служить средством борьбы с болезнями наших городов, вызванными перенаселенностью, транспортными заторами и другими причинами. Это только успокоительное лекарство, но отнюдь не радикальный метод лечения.

Сейчас, для того чтобы по-настоящему решать проблемы градостроительства, необходимо тщательно изучить все имеющиеся недостатки, учесть, что можно сделать, а что не должно иметь места, и суметь заглянуть в будущее.

Проблема, связанная с демографическим взрывом

Для градостроительства оказалось чрезвычайно пагубным то обстоятельство, что его поначалу относили к области только административной деятельности. Жан Готтман, первым выдвинувший понятие города-галактики, писал в журнале «Prospective»:

«Ведомственные учреждения и специалисты привыкли обосновывать свои предложения ретроспективными, устаревшими данными… В большинстве стран по-прежнему рассматривают пяти- и десятилетние возможности преодоления трудностей уже истекшего года».

Как это ни странно, но к выводу о том, что градостроительство должно, наконец, стать наукой перспективных прогнозов, пришли совсем недавно. Правда, это объясняется тем, что и сама наука прогнозирования совершенно новая. Мир прошлого, такой устойчивый, почти незыблемый, в ней не нуждался. Вряд ли кто-нибудь сейчас усомнится в том, что современный человек резко отличается от своих предков. Он дольше живет, ему требуется больше места, он потребляет больше пищи и расходует больше воды (в целях личной гигиены). Его обуревает страсть к перемене мест и к быстрым переездам. Современный человек гораздо меньше времени тратит на работу, а потому досуг его увеличился и он распоряжается им по собственному усмотрению. И, наконец, он размножился, и пока нет никаких признаков, которые свидетельствовали бы о замедлении роста народонаселения, «кошмар больших чисел» стал одной из главных проблем социологии.

Несмотря на десятки миллионов жертв пагубных войн, которыми так богат наш XX век, численность населения земного шара практически удвоилась. По прогнозам в ближайшие 40 лет она возрастет вдвое. Хотим мы этого или нет, но нельзя отмахнуться от следующих потрясающих цифр: для того чтобы численность людей на всем земном шаре достигла двух миллиардов, потребовалось 20 ООО лет; теперь же, по данным ООН, для такого же увеличения численности достаточно всего 30 лет!

Каждому ясно, что с увеличением численности населения площадь земной поверхности, пригодной для расселения, относительно сокращается. Этим объясняется перенаселенность наших городов, перегрузка дорог транспортными средствами. А ведь это только начало тех грандиозных перемен, обеспокоенными свидетелями которых мы являемся.

В связи с создавшейся обстановкой административным органам пришлось заняться планированием. Однако их долгосрочные прогнозы лишены чувства подлинной перспективы. Так, например, план развития шоссейных дорог доведен только до 2000 года. В основу его положены потребности сегодняшнего дня и перспективы развития дорог, подчиненные строгой и неуклонной логике. Но можно ли быть уверенным, что увеличение числа автомобилей будет происходить в полном соответствии с расчетными данными? Нет также никаких оснований полагать, что будущее принадлежит именно автомобилю, во всяком случае в его современном виде. Учитывая, что Франция сейчас отстает от США примерно на 20 лет, наши правительственные органы со спокойной совестью намерены преодолеть это отставание в ближайшие 20 лет; таким образом, Франции предстоит повторить современный американский образ жизни. Какое чудовищное заблуждение! Подобной недальновидностью не отличаются даже слаборазвитые страны. Невзирая на то, что они отстали на 100 и более лет, они сразу же вступают в эпоху воздушных сообщений!

Современная архитектура прежде всего ретроспективна

Как ни парадоксально, но, пожалуй, о трудностях, которые испытывают современное градостроительство и архитектура, лучше других судят так называемые «дилетанты», к которым долгое время причисляли Ле Корбюзье. Многих архитекторов- профессионалов вводит в заблуждение масштаб жилищного строительства во Франции. В отличие от них профессор Альфред Сови далеко не так оптимистичен. Он утверждает: «Хотя строительство 320000 квартир в год явно недостаточно, оно по крайней мере сможет обеспечить жильем все население Франции… за 80 лет. Вот уж поистине блестящие перспективы! В то время как в области производства продуктов питания возникает проблема сбыта излишков, а производство одежды не вызывает никаких вопросов, кроме чисто социальных, в то время как мы торжественно отмечаем выпуск миллиона автомобилей в год, правительство предусматривает возможность обеспечения населения жильем только через 80 лет, и то при условии, что все пойдет хорошо! И это в век автоматизации и ежегодного прироста производства на 5%!»

Рене Клер, известный кинорежиссер (кстати, тоже относящийся к дилетантам в градостроительстве), касаясь проблемы транспорта, пишет: «Сейчас нам предлагают решения, которые следовало бы принять по крайней мере лет 10—15 назад; мне представляется целесообразным немедленно приступить к разработке и утверждению решений, которые должны быть реализованы в ближайшие 10—15 лет».

Следует только удивляться тому, что столь очевидная логика не является достоянием всех. А дело обстоит именно так. Многие, например, придерживаются мнения, что суть современной архитектуры заключается в точном подражании произведениям Ле Корбюзье, и не считают подлинными его преемниками тех, кто, как и сам Ле Корбюзье, проводит исследования, прежде чем приступить к практическому исполнению задуманного, тех, кто, иногда критикуя теоретические положения Ле Корбюзье, отстаивает еще более прогрессивные теории, или тех, кто, подобно Корбюзье, но с другими критериями, пытается определить, каким же должен быть город будущего.

Но Корбюзье, ставший, как и Пикассо, символом всего новаторского, вопреки собственному желанию (он даже считал, что слишком рьяные последователи только повредили ему) затмил собой целую плеяду ищущих архитекторов, которым, как и ему самому полвека назад, с огромным трудом удается проявить себя.

Что же касается ложного «официального» авангарда архитекторов, то по этому поводу итальянский архитектор ландшафта Пьетро Порчинаи писал: «Большую опасность представляют собой Города Будущего, которые каждодневно придумывают градостроители, считающие себя пророками. Подобно Уэллсу, они переносят в будущее условия сегодняшнего дня, только преувеличивая некоторые из их характерных черт».

Поскольку в наши дни претворяются в жизнь мечты архитекторов первой четверти XX века, которых в свое время считали утопистами, современную архитектуру в целом следует назвать скорее ретроспективной, нежели перспективной.

Афинская хартия все же устарела

Принципы, положенные в основу Афинской хартии, были сформулированы людьми, жившими в те времена, когда автомобильное движение не было еще столь интенсивным, скорость воздушных лайнеров была не так велика, когда условия труда на промышленных предприятиях, помимо того, что они были тяжкими и изнурительными, усугублялись антисанитарной обстановкой, когда туберкулез косил людей. Принципы Афинской хартии полностью отвечали духу времени, времени образования во Франции Народного фронта. Но беда в том, что тогда они не могли быть реализованы, а претворение их в жизнь в той или иной степени началось только в 50-х годах. К этому времени на смену туберкулезу пришли такие тяжелейшие болезни, как рак и заболевания сердечно-сосудистой системы, стали обычными автомобильные катастрофы; условия труда на многих промышленных предприятиях улучшились, а прогресс в области техники, видимо, приведет к тому, что автотранспорт вообще отомрет (правда, когда это произойдет, никто точно предсказать не возьмется), его заменит воздушное сообщение, которое уже в наши дни получило широкое развитие. Несмотря на все эти факторы, архитекторы продолжают разделять жилые кварталы и промышленные зоны, проектируют зоны отдыха таким образом, будто они по-прежнему живут в 30-х годах. В результате создаются пародии на новый город, чудовищные карикатуры на «Лучезарный город» — благородную мечту Ле Корбюзье. Их, правда, не осмеливаются называть городами, а именуют крупными жилыми комплексами — «Большими ансамблями» .

Иные представления о времени и расстоянии

Сто лет назад скорость почтового дилижанса составляла 12 километров в час. Еще совсем недавно скорость поршневых самолетов составляла всего 300 километров в час. Сегодня скорость реактивных самолетов достигает 3000, а ракет — 40 000 километров в час. За одно столетие скорости увеличились почти в 3000 раз. Сложились совершенно новые представления о времени, и сейчас уже исчисление расстояния в километрах, как это продолжают делать градостроители, попросту абсурдно. Его следует определять по затраченному времени. Какой смысл в том, что расстояние от дома до места работы составляет всего 3 километра, если на переезд в машине по запруженной улице приходится тратить целый час, то есть столько же, сколько требуется скорому поезду, чтобы преодолеть расстояние в 100 километров! В ряде случаев, по-видимому, удобнее (и быстрее) добираться до места работы, живя от нее на расстоянии 100, а не 3 километров.

Изменившееся представление о времени (то есть о расстоянии по затраченному времени вместо прежнего расстояния в километрах) дополнено и новыми количественными представлениями. Во времена Афинской хартии опасались быстрого роста народонаселения стран Азии. Сейчас этот «кошмар больших чисел» преследует все народы, он существует во всех городах, во всех перенаселенных жилых кварталах. Пригодное для жизни пространство сокращается с каждым днем.

К 2000 году (а возможно, и раньше) численность населения земного шара должна удвоиться; следовательно, людям потребуется вдвое больше продуктов питания, орудий производства, квартир. Представляется, что при таких демографических изменениях решение о застройке в виде горизонтально протяженных или вертикальных зданий, выстроенных в ряд, как солдатики, не относится к числу самых гениальных

Многие представления, сложившиеся в начале нынешнего века и получившие признание только теперь, уже устарели, тем более они устареют к 1975 году. К тому времени крупные жилые комплексы превратятся в города-спутники, а многие агломерации по аналогии с Лос-Анджелесом можно будет назвать «пригородами, ищущими город». Только тогда люди наконец убедятся (и вряд ли это прозрение доставит им радость), что вся послевоенная жилищная политика носила чисто эмпирический характер. Впрочем, в этом она не отличалась от политики в области народного образования, что и привело к строительству устаревших типов школьных зданий. Сошлюсь еще на одну затею, которая в предвоенные годы казалась перспективной, но затем быстро отжила свой век, — речь идет о создании крупных стадионов. В свое время Ле Корбюзье предложил построить в Париже стадион на 100000 мест. «Утопическому» проекту Ле Корбюзье, разработанному в 1937 году, во Франции ходу не дали; позднее он был признан целесообразным, а в 1964 году — необходимым. Был объявлен конкурс на разработку проекта стадиона на 100 000 мест в Венсенском лесу; его проведение обошлось государству в миллиард старых франков. На состоявшихся в Токио Олимпийских играх выяснилось, что стадион бывал заполнен крайне редко. Архитекторы упустили из виду, что за это время самое широкое распространение получили транзисторные приемники и телевизоры. Люди не хотят двигаться с места, они предпочитают следить за представлением дома, у своих голубых экранов. Учитывая печальный опыт Токио, французские архитекторы отказались от постройки огромного стадиона в Париже.

В 20-е годы архитекторы-новаторы страстно ратовали за озеленение; теперь, когда эту идею начали претворять в жизнь, она считается спорной. В свое время озелененные участки представлялись в виде некоего пассивного и нейтрального пространства; сейчас же любому пространству в городе отводят активную роль.

Обычно, говоря об озеленении крупных жилых комплексов, имеют в виду какое-то пространство, на котором разбиты цветники и газоны, в то время как это пространство следовало бы использовать для устройства игровых и спортивных площадок, для выделения участков для автотуристов; оно должно служить местом для прогулок.

Планировка новых городов не учитывает образа жизни людей

Жизнь показывает, что планировка новых городов решается по чрезмерно жесткой схеме; она излишне суха и почти полностью лишена человечности. В этой связи очень любопытно высказывание американского архитектора Шедрока Вудса: «Архитекторы и градостроители создали проект планировки города (вернее, того, что они считают городом), состоящего из центра и каких-то еще застроек вокруг этого центра. Разумеется, такой город оказался — и «е мог не оказаться — нежизнеспособным.

Центр города не может сложиться только на основе проекта, в результате теоретических рассуждений или по чьей-либо воле. Он создается не архитекторами или градостроителями, а в результате деятельности проживающих в городе людей. В Нью- Йорке, например, несколько центров. Это тем более знаменательно, что Нью-Йорк создавался на основе абстрактного проекта, разработанного полтора столетия назад; тогда существовало небольшое ядро на оконечности острова Манхэттен. Разработанная в то время планировка города в целом представляла собой лишенную центра геометрическую прямоугольную сетку улиц.

Однако затем люди стали расселяться в соответствии с родом занятий. Так, например, центр швейной промышленности расположился в районе 34-й улицы и Бродвея — именно там обосновались торговцы одеждой. Деловой центр сложился на Уолл-стрит. Сейчас возник общественный центр на Мэдисон-авеню. Центр зрелищных мероприятий сложился на Таймс-сквер».

Весьма примечательно, что в тех случаях, когда местоположение центра заранее не определено планировщиками, население имеет возможность придать городу характерные черты, в той или иной мере отображающие деятельность его жителей. Проектировщик должен предоставить город в распоряжение людей как «орудие, которым они смогут воспользоваться по собственному усмотрению».

Город — не только детище зодчих и строителей, на его облике в не меньшей мере сказывается развитие науки и политической деятельности. Идеи, получившие наиболее широкое признание, вовсе не обязательно являются передовыми, и истинными творцами будущего не всегда являются те, кого ныне признают за таковых.

Как сказал Андрэ Мальро: «Основу любого творчества составляет борьба набирающей силу здоровой формы с формой поддельной, подражательной».

Борьба, полная драматизма

Борьбе набирающих сил ахритектурных и градостроительных форм с формами поддельными, подражательными и посвящена наша книга. Эта борьба не лишена драматизма. Гропиус, Перре, Мис ван дер Роэ, Ле Корбюзье и другие создатели так называемой современной архитектуры, которым на протяжении всей жизни пришлось вести борьбу с академизмом, на склоне лет стали свидетелями полной победы своих идей. Однако не они сейчас носители священного огня: он уже в других руках. В 1922 году Ле Корбюзье вырвал светоч из рук своего учителя Перре. Точно так же пришлось вступить в борьбу и молодежи, причем не с Ле Корбюзье, который был настолько гениален, что видел своих последователей не среди тех, кто ему подражает, а среди тех, кто борется против подражания Гропиусу, Перре, Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ. Следует признать, что этой молодежи придется проявить немало мужества и самоотверженности. Ведь идеи архи- текторов-новаторов начала XX века и посейчас наталкиваются на упорное сопротивление. Более того, едва они получили признание широкой общественности, как их сменили новые, еще более «левые» идеи. Ученики прославленных мастеров современной архитектуры в свою очередь не удержались от того, чтобы обвинить «новые течения» в утопизме. Им это не составило большого труда, поскольку большинство проектов, с которыми мы собираемся познакомить читателей, еще не вышли из стадии теоретической разработки. Жаль только, что при этом они забывают, что в таком же положении в свое время находились проекты Ле Корбюзье и Мис ван дер Роэ, этих архитекторов-провидцев, которые лишь на пороге своего семидесятилетия получили возможность осуществить замыслы тридцатилетней давности.

Происходит какая-то путаница понятий. Архитектура мечтателей, архитектура фантастов, архитектура будущего — таковы чисто условные ярлыки, которые наклеивают иногда просто наобум на произведения подчас диаметрально противоположных направлений. В одну кучу сваливают беспочвенных фантазеров и мастеров, обладающих даром предвидения, причем нередко это делается сознательно, с тем чтобы опорочить подлинно конструктивные поиски, умышленно смешать их с порождениями чистой фантазии. Надо признать, что иногда у одного и того же архитектора-провидца наряду с конструктивными предложениями встречаются и весьма фантастичные идеи. Это обстоятельство усугубляет сложность проблемы. Весьма беспочвенные фантазии в области архитектуры — явление нередкое. Чаще всего они появляются у живописцев, и это подтверждает вся история искусства. Например, Иероним Босх и Питер Брейгель наряду с вполне реалистическими изображениями зданий рисовали подчас какие-то чудные сооружения, которые можно было принять за плоды горячечного воображения. Вдохновленные Вавилонской башней, Дезидерио, а затем и Пиранези грезят о грандиозной архитектуре. Виктор Гюго, Родольф Бредэн и Гюстав Моро впадают в исступленную романтическую фантастику. А совсем недавно Пауль Клее, Макс Эрнст и Виейра да Сильва «изобрели» архитектуру, проникнутую новым пониманием пространства.

Появляются также произведения беспочвенной архитектуры, причем некоторые из них осуществлены, но их скорее следует отнести к скульптурным или декоративным композициям, чем к архитектуре в подлинном смысле слова. Мы имеем в виду башни Уаттса в Лос-Анджелесе, построенные по проекту Симоны Родил- ла, и Мерцбау Швиттерса, единственный известный нам пример архитектуры гадаизма. Последнее сооружение является, кроме того, порочной попыткой создания архитектуры разрушения.

Вопрос, однако, становится значительно более запутанным, когда обнаруживаешь, что в некоторых архитектурных фантазиях Дезидерио имеется своеобразное сходство с дворцом Джана Сингха I, с так называемым Дворцом ветров, построенным двумя веками позже. Надо признать, что творения Дезидерио и Пиранези по существу не более фантастичны, чем зиккураты Вавилонии, храмы Индии, пирамиды египтян, ацтеков и майя. А башни Уаттса Симоны Родилла сегодня сравнивают с безусловно конструктивными, а следовательно, и научно обоснованными проектами Фрейя Отто.

Фантазеры и реалисты

Все сказанное выше позволяет нам сделать вывод, что самая безудержная фантазия оказывается подчас более «реалистичной», чем это может показаться с первого взгляда. Леонардо да Винчи, некогда изобразившего идеальный город, считали утопистом, хотя сам он не сомневался в своей правоте. Архитектурные замыслы Леонардо подхватил и развил через несколько веков, в 1914 году, его соотечественник Антонио Сант-Элиа. Архитектуру будущего Сант-Элиа также признавали утопичной до тех пор, пока вдруг не обнаружили, что его проекты, в которых был резко изменен масштабный строй города, отвечают настоятельным требованиям нашего времени.

Архитектурные фантазии Леонардо да Винчи, как, впрочем, и Леду и Булле, по своему характеру отличались от произведений Дезидерио, Моро и Бредэна. Живописные архитектурные композиции последних представляли собой чудовищные сочетания реминесценций и гротеска; они пытались соединить всевозможные стили в своего рода декорации к театрализованному апофеозу. В основе же архитектурных фантазий Леонардо да Винчи и Леду лежат инженерные замыслы. Это вовсе не фантастические грезы, а фантазии, порожденные предвидением. Дом, который Леду намеревался построить над водопадом, несомненно, был плодом фантастического замысла. Однако двумя веками позже Франк Ллойд Райт построил в США свой знаменитый дом над водопадом. Подобная преемственность замысла позволяет нам говорить уже не о фантазии, а о предвидении.

Основное обвинение, которое предъявляли архитекторам-провидцам XVIII века (как, впрочем, и новаторам XX века), заключалось в том, что их проекты практически неосуществимы, причем не столько с технической, сколько с финансовой точки зрения.

Леду обвиняли в полнейшем отсутствии чувства меры главным образом за то, что он предлагал строить дворцы для мастеров-солеваров, а здание Управления таможенных сборов в Париже возвести в виде пропилей. В том же упрекали архитекторов времен стиля модерн, которые стремились придать доходным домам непривычный для них благородный и внушительный облик.

Такое же обвинение было предъявлено Ле Корбюзье, когда он намеревался придать жилому дому, предназначенному для расселения пострадавших во время катастрофы в старом порту Марселя, величественность, приличествующую соборам.

Гигантомания, мания величия — так характеризовали произведения архитекторов-провидцев. Этих нареканий в свое время не избежали ни Леду, ни Булле. А разве современный Манхэттен не фантастичнее самых невероятных замыслов Булле?

Леду и Булле первыми еще в XVIII веке вступили на великий путь технической фантастики. Но вместо того, чтобы воплотить в жизнь эти величественные проекты, архитекторы XIX века задушили их буржуазным уютом с его подражательной псевдо-декоративностью, а архитекторы XX века отнесли к области мифологии. Поэтому-то Эмиль Кауфман, перешагнув столетие упадка и заблуждений в архитектуре, и озаглавил свою книгу: «От Леду к Ле Корбюзье».

Прозорливость и утопия идут рука об руку

Продолжателями Леду и Булле в конце XIX века выступили Гектор Оро, Пакстон, Петер Беренс, Отто Вагнер и Эйфель. «Кристалл-палас» и Эйфелева башня не только оправдали предвидения Булле, но и превзошли их своей грандиозностью. Однако в области отражения функционального назначения в архитектурном образе никто не превзошел Леду. Стремясь привести назначение сооружения в полное соответствие с его конструктивным решением, Леду доводил эту идею до абсурда. Он, например, строил круглый в плане дом для ремесленников, изготовляющих обручи, домам для угольщиков придавал форму полена.

А Лекё пошел еще дальше — он запроектировал хлев в виде коровы!

В поисках наибольшей выразительности архитекторы «века просвещения» неизбежно впадали в символизм. Не удивительно, что они питали пристрастие к сферической форме, которая, по их мнению, служила прообразом непреложного, космического, вечного, то есть самого мироздания. Но проекты мемориальной гробницы Ньютона, разработанные Булле и Делепином, «Храм десятилетия» Дюрана, «Храм бессмертия» Собра и «Дом гражданина мира» Водуайе, несмотря на полную возможность их осуществления, так и не были построены.

Рене Саржер, ведущий современный французский архитектор и инженер (автор проектов французского павильона на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году и церкви в Ройяне, разработанных им совместно с архитектором Гийомом Жилле), исследуя творчество Доля Мэймона, одного из провидцев архитектуры будущего, который будет часто упоминаться в этой книге, писал: «Современные фантасты остаются непонятными только теми, кто не представляет себе поистине фантастических возможностей новой техники» .

В подтверждение этой его мысли приведем несколько характерных примеров.

В 1918 году Бруно Таут создал так называемую «высокогорную архитектуру», запроектировав купольное сооружение, которое регулировало бы климат на одной из горных вершин в районе озера Комо. Это было признано чистейшей утопией! А сейчас, полвека спустя, мы убеждены, что с помощью геодезических куполов Бакминстера Фуллера можно обеспечить кондиционирование воздуха целых районов и городов.

В те же годы Ганс Лукхардт в своем проекте памятника Труду, признанном плодом чистой фантазии, применил складчатые конструкции, получившие впоследствии широкое распространение.

Криволинейные формы Финстерлина, Мендельсона и Кизлера в 20-х годах были признаны необоснованными архитектурными скульптурами в стиле безудержного барокко, однако именно они послужили прототипом таких современных сооружений, как аэровокзал, построенный по проекту Сааринена в Нью-йоркском аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, или музей Гуггенхейма, построенный Райтом в Нью-Йорке.

Те, кто пытается противостоять фантастам, обвиняя их в утопизме, забывают о том, что творческий поиск неотделим от утопии и что проблему всегда следует рассматривать с более широких и дальновидных позиций.

Проекты современных архитекторов-новаторов отмечены печатью еще большей необычайности, нежели произведения того же Дезидерио, ибо они, с одной стороны, полностью отказываются от архитектурного наследия, а с другой — являются выражением целенаправленных усилий. В качестве примера сошлемся на города-мосты. В 1922 году Огюст Перре разработал проект небоскребов, связанных мостовыми переходами, для которых сами небоскребы служили устоями. В проекте планировки Алжира Ле Корбюзье использовал эту идею в общегородском масштабе, предусмотрев путепроводы на уровне верхних отметок домов-башен. Города-мосты как основной градостроительный принцип использовали Джеймс Фицгиббон и еще шире Иона Фридман. Последний разработал проект города-моста, перекинутого через Ла-Манш, по своей смелости превосходящий архитектурные фантазии Филарете или Антуана Карона. Достоинство этого проекта заключается в его осуществимости.

В самое последнее время Поль Мэймон, Кикутаке, Кензо Танге и Катаволос разработали проекты морских городов, городов на сваях и плавучих городов. Известный ученый Жак-Ив Кусто предложил еще более удивительное решение: дома под водой.

Не менее фантастическим является и замысел дома-улицы или улицы-жилища. В 1929 году Ле Корбюзье продложил проект улицы-жилища для Рио-де-Жанейро, которая вписывалась в окружающий ландшафт; автомагистраль шла по крышам. Аналогичный принцип планировки города применили несколько английских архитекторов. В представленном недавно проекте «Мотопиа» и проекте зимней спортивной базы (Грийо) автомагистраль, защищенная от непогоды, проложена в теле непрерывной ленты домов, полностью соответствующей рельефу гористой местности.

Новое в градостроительстве

Бесспорно, последние годы ознаменованы зарождением совершенно новых пространственных представлений. Архитектурная идея высотной застройки обогатилась идеей градостроительного овладения пространством. Такое градостроительство в пространстве является прямым откликом на «демографический взрыв». Архитектура замкнутых объемов, присущая всем временам — от греческого храма до «Жилого дома» — комплекса Ле Корбюзье,— уступает место раскрытым и сквозным архитектурным формам. Жилые ячейки располагаются на искусственно возведенных уровнях, в которых предусмотрены проемы для пропускания солнечных лучей.

Мы идем к новым представлениям в градостроительстве. Не вызывает сомнения, что в связи в этим радикально изменится и привычный характер нашей архитектуры. Ле Корбюзье еще в 1925 году настаивал на индустриализации строительства. Его идеям не суждено было сразу одержать победу, но ясно, что индустриальное строительство войдет в жизнь. В настоящее время во Франции методами индустриализации строительства вплотную занялись государственные заводы Рено (производство автомобилей) и Марселя Дассо (авиационные предприятия). С переходом жилищного строительства на методы авто- и самолетостроения будет осуществлена величайшая за всю историю архитектуры революция. Не исключено, что на начальном этапе (а нам пока известно заводское изготовление сборных элементов, но не всеохватывающая индустриализация строительства) индустриализация строительства пойдет по пути использования изживших себя форм. Но ведь и первые автомобили были похожи на кареты, а первые самолеты напоминали бумажных змеев. Механизмы, инструменты и новые материалы неизбежно повлекут за собой появление новых штампованных и собираемых насухо форм. Крайне важно иметь четкое представление о том, какие из них можно будет применить в пространственных конструкциях. Пока формы, используемые в проектах пространственного градостроительства, еще в достаточной степени привычны. Авторам, естественно, трудно представить формы, которые можно получить промышленным путем, до тех пор пока они не изучат их в процессе механизированного изготовления непосредственно на заводе. Это в известной степени напоминает нам рисунки художника Робида, предвидевшего развитие воздухоплавания в середине XX века, но изображавшего мужчин в цилиндрах, а женщин в платьях с кринолинами.

Три этапа на пути к будущему

На пути, ведущем к созданию новых городов третьего тысячелетия, мы можем наметить три этапа. Первый из них завершается в 1975 году. Почему именно в это время? А потому, что до 1975 года и архитектура и градостроительство, вероятнее всего, будут развиваться по пути, намеченному Ле Корбюзье и Мис-ван-дер-Роэ. Лишь к 1975 году предполагают завершить в Париже многие крупные градостроительные мероприятия, которые заметно изменят облик столицы.

В районе площади Обороны крупный жилой и деловой квартал будет обеспечен разнообразными видами подземного транспорта за счет создания искусственного озелененного уровня земли, предназначенного исключительно для пешеходного движения и размещения игровых площадок. Париж получит свои первые небоскребы; самый высокий из них, расположенный напротив Национального центра промышленности и техники, будет всего на 50 метров ниже Эйфелевой башни. На Монпарнасе появится башня высотой 185 метров, возведенная на месте существующего вокзала. В новом градостроительном комплексе на берегу Сены, между мостами Бир-Хакейм и Мирабо, также предусмотрено создание искусственного уровня и полное разделение различных видов транспорта.

К 1975 году большие изменения произойдут и в других городах (имеются в виду старые города с пригородами, застройка которых индивидуальными домами будет заменена крупными комплексами многоквартирных домов).

Вначале в отдельных местах, а затем и в целых районах современная архитектура получит полнейшее право гражданства; пока же это явление исключительное. Сейчас главное — преодолеть отставание. Вполне вероятно, что в большинстве случаев будут строить по принципам 20-х годов. Скорее всего, реконструированные районы городов и города-спутники обретут тот облик, который они должны были принять еще в 1925 году. И все же, несмотря на полувековое отставание, в жизнь будут проводиться определенные ведущие идеи, рассмотрению которых мы посвятим первую главу нашей книги: речь идет о создании искусственных озелененных уровней, подземном градостроительстве, индустриализации строительства, пластической трактовке архитектуры, градостроительной и архитектурной организации досуга, полном перевороте в условиях сельской жизни.

Второй этап завершится, по-видимому, к 1990 году. Возможно, что в соответствии с внутренней логикой развития мы уже за 15 лет шагнем от первых искусственно созданных уровней земли к архитектуре в пространстве; что города-мосты, плавучие и свайные города на воде станут привычным явлением; что мы сможем посетить обеспеченные кондиционированием города в Арктике или в Сахаре; что новые материалы и конструкции совершат полный переворот в используемом нами арсенале строительных форм. Возможно, что к этому времени транспортные проблемы станут совсем иными, появятся огромные города-галактики, которые по численности населения и занимаемой площади будут соответствовать размерам некоторых современных крупных государств.

От предвосхищения к практическому воплощению

Намечая столь точные даты, мы, очевидно, подвергаемся опасности заслужить насмешки потомков. Увы, это извечный камень преткновения на пути прозорливцев. Однако у нас нет никаких сомнений, что изложенные в этой книге мысли плодотворны и будут претворены в жизнь. Трудно, конечно, установить точные сроки их практического воплощения. По расчетам, подтвержденным крупнейшими инженерами и признанным самыми непредвзятыми социологами, идеи и проекты, которые рассматриваются в нашей книге, могли бы осуществиться уже начиная с 1975 года, а возможно, и раньше. Однако сила традиций столь велика, размеры капиталовложений на другие цели так значительны, а бездумность и косность администрации настолько привычны, что мы полагаем более разумным рассчитывать на то, что выдвигаемые сегодня идеи в широких масштабах смогут быть реализованы лишь к концу текущего столетия. Если это произойдет раньше, тем лучше, но для этого необходимо, чтобы изменения произошли не только в мировоззрении людей, — очень важно, чтобы резко изменились существующие нормы экономической и политической жизни. .

Говоря о заключительном, третьем этапе, мы имеем в виду градостроительство и архитектуру начала XXI века. Этому вопросу будет посвящена особая глава книги, и мы грешим не столько излишним оптимизмом, сколько чрезмерной робостью. Несомненно, к этому времени немало обезлюдевших городов станут лишь местами паломничества туристов. Покинувшее их население будет проживать в пронизанных солнечным светом новых городах или в рассеянных жилых домах; на работу они будут ездить в города, являющиеся мозговыми центрами страны.

Мы не сомневаемся